Автор: Андрей Антонов
Сегодня «Железный Мир» представляет вам профессора ведущего научного сотрудника НИИ спорта Российского государственного университета физической культуры, спота, молодежи и туризма Сергея Константиновича Сарсания, кандидата медицинских наук, специалиста в области медико-биологических проблем физической культуры и спорта, автора более 150 научных работ, заслуженного работника физической культуры. Специально для нашего журнала Сергей Константинович дал нам эксклюзивное интервью об истории зарождения допинга в Советском Союзе. Многие факты никогда ранее не публиковались.
«Железный Мир»: Здравствуйте Сергей Константинович. Я знаю, что вы внесли огромный вклад в изучение и разработку систем применения анаболических стероидов в спорте высших достижений. Расскажите, как вы начали заниматься этой проблемой.
Сергей Сарсания: Здравствуйте. В 1962 г. я впервые приехал в Москву в целевую аспирантуру из Узбекистана и занимался я тогда совсем другими проблемами. Тема диссертации была «Физиологические аритмии сердца». Я, можно сказать, создал теоретическую базу, в которой показал, что сердечный ритм обладает очень большой вариабельностью у спортсменов в различных состояниях, а при заболеваниях становится чересчур стабильным. Моим научным руководителем был профессор Иван Михайлович Саркизов-Серазини , заслуженный деятель науки, лечивший слуг народа тибетской медициной и являющийся одним из основоположников советской школы спортивного массажа. К сожалению, он скончался в период моего обучения и вторым моим научным руководителем стал Владимир Зациорский. Параллельно со мной подобные исследования проводились в Институте Медико – биологическим проблем связанные с космонавтикой. Моим оппонентом был профессор Р.М. Граевский. Я защитился, но в силу сложившихся обстоятельств был вынужден вернуться домой в Ташкент.
Второй раз в Москву я приехал в 1967 г. И так сложилась судьба, что моя будущая жена училась на вечернем отделении во 2-м мединституте и одновременно работала лаборанткой у профессора Карпмана. Был такой кардиолог, заведующий кафедрой спортивной медицины в нашем институте. Сейчас кафедра носит его имя. А у Карпмана соискательницей была жена Аркадия Никитьевича Воробьева, старшего тренера сборной СССР по тяжелой атлетике, и моя будущая супруга оказала ей неоценимую помощь в ее диссертационной работе. Я хоть и был в то время уже кандидатом медицинских наук, но практически никого не знал в Москве. Так вот Воробьев, в благодарность за помощь моей супруги устроил меня на работу во 2-й врачебно-физкультурный диспансер г. Москвы в Лужниках врачом диспансеризатором с окладом 100 руб. (90 руб - ставка врача, 10 руб добавка за степень КМН). Тогда этот диспансер был ведущим в СССР, через него проходили все сборные команды Советского Союза. Когда у команды тяжелоатлетов проходили сборы, я должен был на эти сборы выезжать с командой, как врач. Когда сборов не было, я работал непосредственно в диспансере. Моё первое знакомство со сборной командой СССР по тяжелой атлетике состоялось в сентябре 1967 г. в г. Дубне, Московской обл. Там был, да и сейчас существует институт ядерных исследований, куда регулярно приезжали иностранцы, была прекрасная база. Первоклассное питание икра черная и красная, черная вырезка. Как раз то, что штангистам надо. И там я безвылазно провел 6 месяцев.
А на носу была Олимпиада в Мехико 1968 г. Поскольку Мехико расположено на высоте 2 600 метров, это создавало определенные трудности спортсменам , особенно в видах спорта требующих выносливости. Поэтому руководители мексиканского спорта и МОК устраивали в течение трех предолимпийских лет – 1965, 1966 и 1967-м годах, в месте проведения предстоящей олимпиады и в сроки ее проведения, то есть в октябре, так называемые олимпийские недели. Спортсмены и ученые ряда стран, планирующих принять участие в предстоящих Олимпийских Играх, приезжали на арены предстоящих соревнований и проводили там тренировки и исследования. Воробьев в то время защитил докторскую диссертацию, и он претендовал в какой-то степени на роль ведущего теоретика физической культуры. Его главным оппонентом был профессор Лев Павлович Матвеев, и они постоянно пикировались на страницах спортивных журналов. Воробьев был ярым противником ОФП в тренировке тяжелоатлетов, считал это впустую потраченным тренировочным временем. Поскольку он был человеком достаточно одиозным, он заявил, что мы пойдем другим путем. И добился разрешения проводить свои исследования отдельно от других сборных. Единственное, что нас интересует, говорил он, это время необходимое для временной акклиматизации рассчитанное до дня. Сборная по тяжелой атлетике должна прибыть в олимпийскую деревню ни днем раньше установленного срока, чтобы спортсмены не перегорели, томясь в ожидании своих выступлений и болея за наших спортсменов представителей других видов спорта.
И вот во время сборов в Дубне Воробьев вызывает меня лично. Разговор проходил сугубо официально. Воробьев достал из стола флакон без этикетки с таблетками и сказал мне: « Доктор, вот эти таблетки вы будете давать спортсменам». С этого и начались мои исследования. Я тщательно фиксировал в журнале кому и в какой дозировке я давал эти таблетки, и эти данные у меня сохранились до сих пор.
ЖМ: Это был метандростенолон?
СК: Нет, метандростенолон в сборной не использовали. Это был венгерский Неробол от Гидеона Рихтера. Действующее вещество то же – метандиенон, но качество было на порядок выше. Но название препарата Воробьев мне не сообщил, предпочел, чтобы я действовал вслепую. Причем он даже не сказал, что дозировка должна подбираться в зависимости от веса атлета. Я как законопослушный доктор стал давать всем одну и ту же дозу, но при этом тщательно фиксировал все изменения происходившие со спортсменами. Потом когда я анализировал эти данные и пересчитывал на кг веса спортсмена я констатировал, что легковесы получили адекватные дозы, в то время как тяжам этого было недостаточно.
ЖМ: Какие дозировки назначил тогда Воробьев?
СК: По 2 таблетки 2 раза в день. Таблетки были по 5 мг, соответственно суточная доза составляла 20 мг. Но в то время никакого допинг контроля не было, и эти препарата были разрешены для употребления спортсменами.
ЖМ: Да, я помню, что в первом издании своего учебника по тяжелой атлетике, Воробьев рекомендовал прием метандиенона наряду с витаминами для лучшего восстановления. В последующих редакциях, после введения допингконтроля эту информацию соответственно удалили. Итак, вы работали врачом сборной по тяжелой атлетике?
СК: Да. С тяжелоатлетами никто не хотел работать. У них сложные сборы и только два выездных соревнования в году – чемпионат Европы и чемпионат мира. Трехнедельные сборы, неделя перерыв и снова трехнедельные сборы. Не то, что у игровиков, они постоянно по заграницам ездили на товарищеские матчи. А в советское время возможность выехать за границу это самый главный стимул для врача сборной команды. Это я понял уже потом, когда стал анализировать, почему я так сразу был принят на эту должность.
По окончании первых сборов начались другие, и Воробьев предупредил меня, что приедут два научных сотрудника из института эндокринологии и привезут еще препараты, которые мы будем давать нашим тяжелоатлетам. В те времена для того чтобы зарубежный медицинский препарат попал в советскую аптечную сеть он должен был выдержать целую серию клинических испытаний одновременно в нескольких клиниках Советского Союза, где тщательно отслеживались эффективность препарата и возможные побочные эффекты. Был создан комитет, занимавшийся этими проблемами, а его возглавлял замминистра здравоохранения Аветик Бурназян. В институте эндокринологии тогда как раз изучались и тестировались анаболические стероиды: неробол и ретаболил. Каким образом Воробьев вышел на этих сотрудников, даже не знаю. Но благодаря им он получил доступ к этим не лицензированным тогда еще препаратам. И вот общаясь с этими сотрудниками, я наконец узнал, что это за препараты. Дозировку они и сами не знали, но их фармакологическое действие объяснили.
В январе 1968 года согласно намеченному Воробьевым плану подготовки к Олимпиаде сборная вылетела на Кубу. Там провели легкие тренировки. Через неделю прилетели в Мехико, где на следующий день были соревнования, на которых наши штангисты установили несколько мировых рекордов. План Воробьева работал!
На соревнования я взял собой кистевой динамометр. Я встретился на турнире с уникальным человеком, тренером сборной команды Мексики Томи Коно. Знаменитый тяжелоатлет и культурист Он сам американец, но заключил контракт со спорткомитетом Мексики на подготовку сборной Мексики по тяжелой атлетике к олимпийским играм. А я там находился как переводчик и как врач.
Он мне все рассказывал, что японцы это особая нация, и они обладают особыми способностями к настрою. Он даже термин назвал, как сейчас помню «майнд композишн»! Я достаю динаммометр даю Томи. Давай говорю, жми. Тот раз – 60 кг. грубо говоря. Я Боре Селицкому , будущему чемпиону в Мехико – давай ты. Он – 70 кг. Я опять Коно – давай свою «майнт композишн». Он напрягся, сжал – на 1 кг больше. Я Боре давай соберись, покажи русскую силу! Он тоже на 1 кг больше сделал. Ну, я и спрашиваю у Коно: «Ну и где же твоя «майн композишн!?». После этого мы с ним подружились. Томми одновременно был фотокорреспондентом журнала «Стренд энд хелс» у легендарного мецената Боба Гофмана. Он нас фотографировал и фото опубликовал в февральском журнале. Он тогда обратился ко мне с предложением. «Американцы придумали новую форму наколенника, ты договорись с руководством сборной и Гоффман даст советским тяжелоатлетам безвозмездно в рекламных целях». Ну, наши гордые, отказались… Томми выслал мне открытку. Зациорский потом отругал мен
я за то, что я дал ему домашний адрес. «Ты что, дурак, сказал он мне. КГБ отслеживает всю личную переписку и берет переписывающегося с западом под наблюдение. Пусть пишут всегда только на адрес института».
Во время учебы в аспирантуре в ГЦОЛИФКе я регулярно посещал институтскую библиотеку ВНИИФКа. А это тогда было единственное подразделение в стране, где выписывали иностранные журналы. В библиотеке ГЦОЛИФКа, ныне РГУФКа никаких иностранных журналов тогда не было. Квоту на иностранные журналы давали только для ВНИИФКа. И вот там, в журнале Боба Гофмана я и увидел наши фото с Мехико. И вот то ли в том же журнале, то ли в следующем мне попадается статья авторов Джонсон. То ли родственников , то ли однофамильцев. Статья о влиянии анаболических стероидов на функцию печени. Рассматривалось влияние препарата дианабол, американского метандиенона. Я прочитал эту статью и все в моей жизни перевернулось.
ЖМ: Статья была негативная?
СК: Нет, авторы провели исследования и их результаты показали низкую токсичность препарата при умеренных дозировках. Статья меня очень заинтересовала. И я решил провести собственные исследования. Хотя в то время у меня была еще одна работа, и Зациорский подбивал меня к написанию докторской диссертации по теме вариабельности сердца. Но я сказал: «Нет, я отныне буду заниматься анаболическими стероидами. Мне это более интересно». Для начала я изучил всю доступную у нас литературу по данному вопросу, как нашу, так и зарубежную.
ЖМ: А у нас уже были тогда подобные работы.
СК: Да у нас был очень хороший обзорный материал Н. Зарубиной, доктора наук работающей в институте эндокринологии. Она объяснила в своей работе основные механизмы воздействия анаболических стероидов на организм. В общем, когда я счел, что мои теоритические знания достаточны, я приступил к исследованиям, которое проводил на наших студентах из института физкультуры. Функции печени, как Джонсоны, я не исследовал, поскольку таких возможностей у меня не было. Но я исследовал влияние на силовые показатели, на функциональные возможности, на состав тела и т. д. В 1969 г. я написал методическое пособие на базе этих исследований, которое получило золотую медаль, как лучшая научно-исследовательская работа в СССР.
Когда я прочитал статью Джонсонов, она меня просто потрясла. Я понял, что это что-то необычное. Я был творческий человек. Писал обзоры по тяжелой атлетике в «Советском спорте», сотрудничал с журналом «Спорт за рубежом»: был такой журнал, раз в две недели выходил. Во ВНИИФКе был так называемый сектор зарубежного спорта, который реферировал исследования по спортивным дисциплинам, проходившие за рубежом: журнал издавали как раз на базе этого сектора. И я пишу статью в этот журнал, что вышла статья за авторством Джонсонов, статья вызывает большой интерес и в то же время ставит много вопросов? А можно ли использовать эти анаболические стероиды молодому организму, насколько они могут быть вредны и при каких дозировках? В общем, я перевел и отреферировал эту статью и заострил внимание на нескольких вопросах. Эта статья была перепечатана в спортивных журналах всех соцстран. Зампреду спорткомитета СССР Ковалю, а он ведал международными делами, объявили выговор за то, что эту мою статью опубликовали. Я, правда, узнал об этом значительно позже
ЖМ: Почему?
СК: Потому что там говорилось об анаболических стероидах.
ЖМ: Но ведь они тогда были абсолютно легальны и такого понятия, как допинг не существовало.
СК: Это да, но уже тогда они рассматривались, как секретное оружие советских спортсменов и на публикации в прессе был наложен негласный запрет. В 1969 году Воробьев ушел с должности главного тренера сборной по тяжелой атлетике и стал начальником управления науки и учебных заведений в спорткомитет СССР. И после написания моей статьи он меня вызвал и говорит: « Давай готовь руководство по применению анаболических стероидов, и мы это все утвердим и засекретим». Вот так все это и начиналось.
Я провел исследование на студентах. Дозы определял исходя из известных терапевтических и максимальных. Но еще сделал коррективу на вес спортсмена. Я нашел голландский журнал «Органон» и пользовался их данными. В мои группы входили баскетболисты, хоккеисты. Одна группа применяла ретаболил, одна неробол, а третья плацебо. Мы замеряли силовые показатели, состав тела, потребление кислорода. Неробол я давал по 20 мг в день. Ретаболил вводил в инъекции по 50 мг один раз в 10 дней. И вот на таких маленьких дозировках мы получили значительные результаты в силовых показателях, в тощей массе, в уменьшении жира. Я всегда придерживался теории разумной минимизации. Если хороший эффект дают маленькие дозировки, зачем принимать мегадозы травя свой организм. Я читал лекции на факультете повышении квалификации у тренеров и всегда ратовал не превышать терапевтические дозировки. В тяжелой атлетике мне удалось взять это под свой контроль. Дозы у меня доходили в фазе загрузки до 7 таб (35 мг.) Тем не менее, на местах, бывало, применяли убийственные дозы. Один волгоградский тяжелоатлет, бывший кандидатом в сборную СССР употреблял 25 таб.в день. Впоследствии он умер от цирроза печени. Я эти данные узнал благодаря анкетированию, которое проводил старший тренер сборной СССР Медведев. В анкетах спортсмены были обязаны указывать свои дозировки.
ЖМ: Вы считаете что его цирроз печени был справоцирован мегадозами метандиенона?
СК: На 100%. Ежедневно по 125 мг круглый год. При терапевтической дозе, указанной у Машковского, 15 мг.
