Субъективно осознаваемое изменение «Я». Помните кота Матроскина? «А я всё чаще замечаю, будто меня кто-то подменил. О морях и не мечтаю, телевизор мне природу заменил». Формально, внешне и интеллект, и память, и характер человека прежние, и для окружающих он такой же, каким и был. Но не для себя.
Сам же человек чувствует, что он уже не тот, что прежде. Причём совершенно отчётливо, никаких сомнений на этот счёт у него нет. Что изменилось? Изменились жизненные установки: словно кто-то повыдёргивал те вешки, которые намечали путь к цели, а сама цель — теперь уже и непонятно, а была ли она вообще, или же это был её призрак? В любом случае, развеялся и он. Осталось движение по инерции. Изменились мотивы поступков: если раньше что-то делалось потому, что хотелось и моглось, то сейчас — всё больше потому, что должен или привык, или потому, что от тебя именно этого ждут, а порой — и назло ожиданиям. Изменилось отношение к себе — точно не в лучшую и не столь однозначно в худшую сторону — оно просто стало другим, под стать изменившемуся «Я». Преломившись через новое отношение к себе, изменилось отношение к окружающим, родственникам и друзьям. Продолжая жить и действовать внешне так же (ну, почти так же), как и раньше, человек становится не столько участником событий, сколько наблюдающим за своей ролью в этом театре со стороны, но не находящим в себе прежних сил и желания эту роль прожить, а не сыграть. Да и сами роли и маски, которые раньше менял сообразно ситуации легко и почти не глядя, кажутся теперь всё более и более неестественными, фальшивыми, и приходится делать над собой усилие, чтобы какой-нибудь Станиславский не возопил: «Не верю!». Опять же, делать над собой усилие так не хочется!
Объективно определяемое изменение личности. Это ещё один шаг по лестнице негативных синдромов, и если на предыдущей ступеньке человек ещё замечал, что с ним что-то не так, то теперь эти изменения заметны окружающим, а он сам осознать их уже не в состоянии. Почему? Эти изменения уже стали неотъемлемой частью его личности, и человек уже не представляет, как можно чувствовать, жить и мыслить иначе. Он уже обжил раковину, чьи стенки ещё недавно ему жали в бёдрах. И самокритика, ещё пытавшаяся рефлексировать и подавать сигналы бедствия на предыдущем этапе, взяла запасной скафандр, аварийный НЗ и тихонько дезертировала.
Становится заметно, как человек старается избегать всего нового и неизвестного, как он теряет способность мыслить и действовать творчески, придерживаясь старой доброй (и такой привычно-безопасной) рутины. Сам же он ничего подобного за собой не замечает и даже обижается и искренне недоумевает — отчего это его вдруг записали в ретрограды и консерваторы?
Сама жизнь пациента становится монотонной, пассивной, он плывёт по течению, подобно потерявшемуся дебаркадеру, и любая попытка расшевелить, заставить принимать самостоятельные решения и уж тем более за них отвечать его только огорчает, пугает и раздражает.
Сужается круг интересов — ведь на то, чтобы чем-то интересоваться, надо вылезать из своей раковины: внутри есть тёплый плед, компьютер и банка пива с чипсами, а снаружи всё неуютнее и тревожнее. По той же причине сужается круг знакомств и общения: хлопотно, беспокойно, надо тратить себя — да и просто неинтересно.
Заостряются черты характера, которые раньше были сглажены; проступают те, о которых и вовсе никто не догадывался. Причём они присутствовали и раньше, просто успешно маскировались полнотой чувств, эмоций, стремлений и готовностью проявлять интерес вовне. И теперь становятся особенно видны ранимость — до обидчивости, подчиняемость, мелочность и педантичность, ханжество. Ещё полшага — и изменения личности оформятся, закрепятся, и тогда речь пойдёт уже о дисгармонии.
О ней — в одном из следующих постов.
Комментариев нет:
Отправить комментарий