Допинг и борьба с ним: итоги двадцатого века. Часть 3 (Станозолол )

Автор: Григорий Родченков

Журнал ''Легкая атлетика'' № 11-12, ноябрь-декабрь 2000

Станозолол (он же стромба или винстрол) – один из самых употребляемых и эффективных анаболических стероидов. Примечательно, что он изначально был представлен в двух формах: инъекционной и таблетированной. Если бы не последние проблемы с нандролоном и его количественным определением, вот уже второй год держащие в напряжении Международную федерацию легкой атлетики (ИААФ), то я бы без тени сомнения назвал станозолол анаболическим стероидом XX века.

В восьмидесятые годы станозолол был наиболее популярным препаратом у спортсменов высокого класса, и прогресс во многих видах спорта был напрямую связан с его систематическим употреблением. Этот допинговый препарат имеет, пожалуй, наиболее интересную историю, разделенную на две части. Первая часть была совершенно невидимая, теневая, а начало второй ознаменовалось самым известным случаем в истории борьбы с допингом, когда в 1988 году на Олимпийских играх в Сеуле через день после триумфа – блестящей победы в беге на 100 м с мировым рекордом 9,79 – у Бена Джонсона была отобрана золотая медаль. "Станозолол", – произнес тогда на пресс-конференции Принц Александр де Мерод, руководивший Медицинской комиссией МОК и отвечавший за антидопинговый контроль. Это слово с тех пор запомнил весь мир. И мало кто знал, какой огромный прессинг со стороны спортивных функционеров и околоспортивных магнатов, не хотевших "мутить воду и омрачать праздник", выдержал тогда принц де Мерод...

Станозолол был синтезирован в середине пятидесятых годов и выпускался, к примеру, в Австралии в виде инъекций для использования в ветеринарной практике. В семидесятые годы немецкая фирма "Винтрол" стала выпускать таблетки по 5 мг под названием Стромба и эмульсионные инъекции ("молочко") по 50 мг под названием Винстрол, быстро ставшие известными во всем мире. В СССР на рубеже 80-х годов стромба продавалась по специальному разрешению в аптеках 4-го Управления Минздрава, обслуживавших партийно-правительственную номенклатуру. Инъекции винстрола привозили из-за границы сумками. Считалось, что это разные препараты. Я хорошо помню, когда работал в составе советской делегации на Олимпиаде в Сеуле, как все ахали и спрашивали – что это там корейцы нашли у Джонсона, сложное такое название. И удивлялись, узнав, что "наши" винстрол и стромба и есть тот самый станозолол. Так что во избежание путаницы будем использовать название самого анаболика – станозолол.

Структура станозолола существенно отличается от структуры двух рассмотренных нами ранее анаболических стероидов, нандролона и тестостерона. Помимо дополнительной метильной группы, у станозолола есть еще одно кольцо с двумя атомами азота, что долгое время затрудняло обнаружение этого препарата. Все это способствовало ореолу легенд и слухов, окружавших этот препарат. Одни мне как-то удалось прояснить, другие – так и остались загадкой...

В московском антидопинговом центре до осени 1985 года станозолол не определялся, пока не удалось воспроизвести очень чувствительную по тем временам методику, разработанную чешским профессором Бернджихом Хунделой, директором Пражской лаборатории, и представленную им на Московском антидопинговом симпозиуме летом 1985 года. Осенью профессор Хундела неожиданно умирает. Той же осенью 1985 года в Москве был просто обвал положительных проб на станозозол! На него был специально настроен отдельный прибор, хромато-масс-спектрометр, выделявшийся среди остальных подобных приборов замечательной чувствительностью, "любивший стромбочку", как мы шутили. Потом уже, сравнив чувствительность нашей методики с данными ведущих западных и американских лабораторий, мы поняли, что в то время московская лаборатория значительно опережала и Кельнскую, и Монреальскую, выйдя на уровень одного нанограмма на миллилитр. Доказательством тому была положительная проба Бена Джонсона на станозолол в 1986 году во время первых Игр доброй воли в Москве, за два года до Сеульской олимпиады. Тогда он по небегучей дорожке в Лужниках показал в беге на 100 м невероятные 9,95. На допингконтроль Бен шел улыбаясь и приветствуя зрителей, будучи уверен, что ничего найти невозможно.

Это было верно для всех допинглабораторий мира – кроме нашей, Московской. В тот день, когда Бен Джонсон бежал 9,95, я работал в лаборатории. Поздней ночью с легкой атлетики привезли пять закодированных, то есть без имен, проб: две были отмечены как женские, три – мужские. А врач, принимавший у спортсменов пробы, похвастался автографом Бена. Пробу Джонсона я вычислил, как только посмотрел на список препаратов, которые задекларировали мужчины. Две пробы были со стандартным набором фармакологии: эссенциале, карнитин, панангин, инозин – которым тогда пичкали сборную СССР, то есть это были наши ребята. Тогда третья проба, без всяких пометок, должна принадлежать Бену Джонсону. И именно в этой пробе хорошо были видны оба пика метаболитов станозолола. На следующий день анализ повторили – классический станозолол.

Но мир этого не узнал. Помимо Бена Джонсона, на первых Играх доброй воли в Москве было 14 (четырнадцать) положительных проб, в том числе у звезд легкой атлетики из ГДР. Так что наши спортивные и партийные руководители не решились "омрачать праздник", все-таки эта была первая (с 1976 года!) встреча атлетов СССР и США после бойкота олимпиад в Москве и в Лос-Анджелесе. Так что Бен Джонсон еще два года удивлял мир своими результатами, без проблем пройдя девятнадцать допингтестов, пока, бедняга, не попался в Сеуле. Кстати, аккредитацию Сеульской лаборатории перед олимпиадой проводили по заданию Медицинской комиссии МОК специалисты Московского антидопингового центра, и Бен Джонсон стал нашим подарком корейским специалистам, прославившимся тогда на весь мир.

Но мы слишком забежали вперед. Вернемся назад, в тот роковой для советского спорта 1984 год, год бойкота Лос-Анджелесской олимпиады. Целое поколение спортсменов тогда просто сломали, не пустив на олимпиаду. Потом это поколение сполна отплатило за это своей стране, создав организованные преступные группировки в первые годы перестройки. Казалось, при чем здесь станозолол? Но он тогда, в период теневой части своей истории, играл важную для всего мирового спорта роль. Станозолол не ловился, и его безнаказанно употребляла элита мирового спорта. Однако ситуация стала меняться в 1983 году, перед олимпиадой, когда профессор Манфред Донике, директор Кельнской лаборатории, создал новую методику для чувствительного обнаружения анаболиков и тестостерона, наводившую ужас на всех. Самый известный случай того года – это паническое бегство американских спортсменов из Каракаса, с Панамериканских игр, когда они узнали, что приезжает Донике со своими приборами проводить допингконтроль.

Методика работала просто убийственно: после проведения первого чемпионата мира по легкой атлетике деятели ИААФ не решились объявить о большом количестве положительных проб. С учетом бойкота Московской олимпиады, обстановка стала непредсказуемой. Противостояние американских и советских спортсменов должно было разрешиться в Лос-Анджелесе, да еще спортсмены ГДР на своем оралтуринаболе, фирменном анаболике, вообще могли оставить позади и тех, и других.

Среди этой паники самым интересным был тот факт, что станозолол эта методика не определяла (!), об этом знали очень немногие, и этот факт скрывался. Было объявлено, что олимпийская лаборатория Лос-Анджелеса, возглавляемая Доном Кетлином, оснащена по самому последнему слову техники и надежно определяет все запрещенные препараты, так что борьба будет честной. Напуганные предыдущими событиями, тренеры и врачи сборных команд, знавшие спорт изнутри, решили, что это прозрачный намек на то, что проблема определения станозолола наконец решена. Учитывая, что в то время в Москве станозолол продавался, употреблялся, но не в лаборатории не ловился, можно было понять озабоченность наших деятелей, обязанных высоко нести знамя советского спорта. Одна положительная проба на Олимпиаде в Лос-Анджелесе – и всем потом будет очень и очень плохо. Хотя, по моим данным, в то время существовала не очень чувствительная методика определения станозолола в секретной лаборатории ГДР в городе Крайша – и больше, наверное, нигде, – но немцы на контакт не шли. А профессору Хунделе из Праги еще оставался год жизни на создание своей действительно уникальной методики.

Что-то надо было делать. Советские руководители многократно посещали олимпийские объекты Лос-Анджелеса. Особенно их заинтересовал порт, где можно было пристроить корабль, такую плавучую базу, с лабораторией на борту. Планировалось, что к началу Игр наша лаборатория будет определять станозолол. Да дело было не только в одном станозололе: в связи с 11-часовой разницей во времени спортсмены для адаптации должны были приехать минимум за неделю до открытия Олимпиады, так что, пройдя обязательное тестирование в Москве перед выездом, они снова начнут употреблять таблетки и стромбы, и метандростенолона, и оралтуринабола. То есть в Лос-Анджелесе их надо опять проверить на корабельной лаборатории. Так вот, когда американские власти не дали "добро" на месячную стоянку нашего корабля, то советское руководство на следующий же день объявило о "неучастии" наших спортсменов.

Вообще я расспрашивал про станозолол и Кетлина в Лос-Анджелесе, и Донике в Кельне. Кетлин мне рассказал и про корабль, и про то, что станозолол в Лос-Анджелесе во время Олимпиады не определялся. А Донике, честно говоря, меня сильно удивил, сказав, что до 1983 года он вообще не рассматривал станозолол как анаболик, используемый в спорте, и в свою методику этот препарат не включил. У меня такое чувство, что станозолол на Западе и в США рассматривался как противовес оралтуринаболу, мягкому, но очень эффективному ГДР-овскому анаболику, лежавшему в основе допинговых программ немецких спортсменов. Оралтуринабол тек полноволной рекой в СССР и прочие соцстраны, и тоже определялся крайне поверхностно. В то время не были известны долгоживущие метаболиты оралтуринабола, так что через несколько дней от приема таблеток не оставалось и следов. А вот остальные популярные анаболики – за исключением станозолола – определялись методикой Донике весьма чувствительно, поэтому можно было представить, в каком положении оказались бы западные и американские спортсмены в Лос-Анджелесе, если бы их станозолол ловился!

То, что параллельно оралтуринабольной программе подготовки спортсменов в ГДР существовала аналогичная станозолольная программа в Америке, можно узнать из отчета правительственной комиссии Канады, которая расследовала дело Бена Джонсона. Если систему подготовки высококлассных атлетов ГДР постоянно поминают как ужасную и бесчеловечную, то канадский отчет, страниц 400 текста, почему-то никто не вспоминает. А там столько интересного, хоть на русский язык переводи. Ключевая фигура, доктор Джеймс Астафан, кормивший станозололом Джонсона, Анжелу Исаенко и многих других, прямо говорит, что он помогал спортсменам оптимальным образом планировать употребление анаболиков таким образом, что дозы были минимальные, а эффект достигался максимальный. И подчеркивает, что те бегуны, кто приходили к нему за консультацией, до него ели анаболики горстями, а быстро не бежали. Он вместе с тренером Чарльзом Френсисом делал их великими. Это была его работа, он получал деньги за свои знания и опыт – и больше ничего. А в употребление анаболиков его клиентов втянул сам спорт с его большими деньгами, приоритетами и системой ценностей. Тем не менее поминают одного Астафана, его имя сделали чуть ли не нарицательным.

Так что и с той, и другой стороны океана во время подготовки к олимпийским играм и соревновательного отбора к ним попавшиеся на допинге спортсмены не дисквалифицировались, а так, предупреждались и прощались. Например, в 1988 году на отборе в Индианаполисе, где ныне покойная Флоренс Гриффит-Джойнер показала фантастические 10,49 в беге на 100 м (Френсис сказал, что она обогнала свое время на 49 лет), а полуфиналы в беге на 400 м у мужчин закрывали с результатом из 45 секунд, было 17 или 18 положительных проб, однако имена атлетов так и не были обнародованы. И тут и там копился опыт по выведению препаратов, вырабатывалось умение чередовать их прием между соревнованиями и, наконец, выходить на пик формы к главному старту сезона – словом, постепенно складывалась система подготовки атлетов мирового класса. И надо отметить, что система ГДР была и более мягкой, и более человечной – достаточно вспомнить, как замечательно выглядели немки, спринтеры и прыгуньи, например, по сравнению с американскими коллегами с их просто невероятной мускулатурой.

В середине девяностых годов отмечался всплеск положительных проб на станозолол в результате применения так называемой масс-спектрометрии высокого разрешения, разработанной в той же Кельнской лаборатории профессора Донике. Первой жертвой этой методики стали австралийские велосипедисты-трековики, участники чемпионата мира в Германии в 1993 году. Как и Бен Джонсон в Москве, они были уверены, что все давно у них вышло. Ан нет, попались. В этом была некая справедливость, ведь Австралия по сей день является одним из мировых лидеров по подпольному производству стероидов, в том числе и станозолола. Правда, по правилам профессиональной федерации велоспорта трековикам за это полагалось лишь три месяца дисквалификации – против четырех лет по любительским правилам ИААФ.

На станозололе попадались многие наши атлеты, причем выдающиеся. Стоит только назвать имена бегуний на средние дистанции: Наталья Артемова, Татьяна Самоленко, Лилия Нурутдинова, Любовь Кремлева... Следует отметить, что в Сиднее в беге на 100 м с/б победила Ольга Шишигина из Казахстана, вернувшаяся после дисквалификации за употребление станозолола. Среди зарубежных станозолольщиков вспоминается австралийский спринтер Дан Капобьянко. Его Федерация легкой атлетики Австралии оправдывала и отмазывала как могла – но справедливость восторжествовала.

На самом деле в Кельне при определении станозолола применяли специальную смолу, селективно собиравшую его метаболиты. Это позволяло не только концентрировать метаболиты, но и избавляться от фоновых компонентов, мешавших чувствительному обнаружению станозолола. В целом методика требовала колоссальных усилий и тщательности, и ни одна лаборатория так и не смогла воспроизвести ее в полном объеме. Тем не менее нынешний прогресс в деле определения станозолола связан с детектированием долгоживущих метаболитов, о которых в восьмидесятые годы не было известно.

Сегодня станозолол употребляется менее интенсивно. Тому есть ряд причин. Во-первых, он вместе с нандролоном, кленбутеролом, метандростенолоном и метилтестостероном входит в "большую пятерку" анаболиков, которые лаборатории обязаны определять с максимальной чувствительностью, на уровне ниже одного нано-грамма в миллилитре. Так что элита мирового спорта предпочитает синтетический гормон роста, который пока не определяется. Во-вторых, на черном рынке появилось очень много подделок, и под видом станозолола продаются самые невероятные сочетания анаболиков. Многие из подделок содержат метилтестостерон, и есть большая опасность на нем попасться. И, наконец, появление в последние годы всевозможных "прогормонов" типа андростандиолов или -дионов, а также их норандроаналогов значительно потеснило "старые" анаболики, в том числе и станозолол, на мировом рынке стероидных гормонов.