Сон и стресс

 

Авторы: Китаев-Смык Л. А., Ротенберг В.С.

Вопросы психологии. 2009. № 5,

Обсуждаются адаптивные и дезадаптивные изменения структуры ночного сна при стрессе. Описаны «панические атаки» и просоночный стресс (парасомнии) у людей, страдающих посттравматическими стрессовыми расстройствами и неврозами. Обсуждаются методы купирования «просоночного стресса».

 Общеизвестно, что жалобы на расстройства сна при переживании стресса часты и закономерны; они включают затруднение засыпания, частые пробуждения, иногда со спутанным состоянием сознания, сокращение сна, поверхностный сон, неприятные сновидения, отсутствие чувства отдыха после сна. Однако природа изменений сна в условиях стресса может отражать совершенно противоположные психофизиологические процессы в мозгу. Так, с одной стороны, мозговые механизмы сна, как и другие физиологические системы, могут быть повреждены в результате стресса, в частности из-за избыточного выброса «гормонов стресса», а также чрезмерной и долго длящейся физиологической активации мозга. В этом случае нарушения сна не только отражают состояние стресса, но и участвуют в его патогенезе благодаря нарушению адаптивной функции сна [10].С другой стороны, изменения структуры сна (проявляющиеся при многоканальной регистрации на полиграфе) могут отражать попытку мозга компенсировать отрицательные последствия стресса, его разрушительное действие на психофизиологические системы организма, и в таких случаях эти изменения носят защитный характер и сохраняют здоровье [28].
Изучая потребности во сне у 500 человек разного возраста и разных профессий, Е. Хартман [18] обнаружил, что сопровождающийся отчетливым беспокойством стресс при напряженной работе или учебе может увеличивать потребность в сне, которая снижается в состоянии релаксации. По своим объективным и субъективным характеристикам такой сон отличается от сна здоровых людей, не испытывающих стресс.
Необходимо подчеркнуть, что окончательным и безусловным критерием адаптивного или дезадаптивного характера сна является состояние субъекта в период бодрствования, но врачи и исследователи нуждаются в критериях, которые позволяют определить динамику функционального состояния до того, как оно стало безусловно патологическим, и эти критерии могут быть выделены в качественных характеристиках сна.
Есть еще одно важное обстоятельство, требующее точного определения того, какие объективные и субъективные изменения сна относятся к адаптивным, а какие – к дезадаптивным. Если эти изменения по каким-то параметрам противоположны (например, адаптивные изменения проявляются в виде увеличения представленности быстрого сна, а дезадаптивные – его редукции) и в группе испытуемых есть субъекты, представляющие обе тенденции, то суммарная оценка изменения структуры сна для всей группы в целом в условиях единого стрессового воздействия может не выявить вообще никаких отличий сна на фоне стресса от нормального сна, как это имело место при некоторых исследованиях сна после экзаменационного стресса [21] или в процессе спортивных состязаний [22].
Между тем, когда исследования сна после экзаменационного стресса проводились с учетом изменений физиологических показателей в период бодрствования, можно было выявить качественные особенности сна, отражающие адаптивные и дезадаптивные процессы [2]. У всех испытуемых в процессе предэкзаменационного стресса выявлялось повышение тонуса мимической мускулатуры, учащение пульса и повышение артериального давления. После завершения экзаменов у части испытуемых все эти показатели довольно быстро, в пределах часа, приходили в норму. Их сон в ночь после экзамена не отличался по структуре от сна в обычных обстоятельствах, кроме небольшого увеличения длительности дельта-сна – показателя хорошего качества сна. Это позволяло прийти к выводу, что показатели эмоционального напряжения перед экзаменом отражали адаптивную психофизиологическую мобилизацию организма для решения актуальной задачи, связанной с предстоящим испытанием. У других же студентов точно такие же изменения ЭМГ мимической мускулатуры, пульса и артериального давления перед экзаменом сохранялись и после успешной его сдачи и даже имели тенденцию к нарастанию без видимой причины. Именно у этих студентов в ночном сне после экзамена отмечалось выраженное значимое увеличение процентной представленности быстрого сна по сравнению со сном в обычных условиях вне стресса, и был снижен процент медленноволнового дельта-сна, при этом во всех стадиях сна именно у этой группы студентов непроизвольные движения тела регулярно приводили к переходу сна в более поверхностную стадию, что свидетельствовало о снижении порога пробуждения. После ночного сна, характеризовавшегося всеми этими показателями, ЭМГ мимических мышц и показатели состояния сердечнососудистой системы приходили в норму.
Поскольку быстрый сон в ночь после стресса не только становился более длительным, но и сдвигался на первые циклы, можно было предполагать, что возрастала потребность в нем организма, а поскольку после удовлетворения этой потребности нормализовывались физиологические показатели, можно было предполагать, что именно увеличение длительности быстрого сна обеспечивало восстановление функций и адаптацию к характеру эмоционального напряжения, предшествовавшего сну. Это эмоциональное напряжение, не прекращающееся с окончанием стрессовой ситуации (после успешного завершения экзамена), отражает, по-видимому, невротическую тревогу, которая не мобилизует, а подавляет адаптивные возможности организма и блокирует конструктивное поведение. Возможно, перед экзаменом оно отражает устрашающие представления возможного провала, его катастрофических последствий – и связано с неосознанными воспоминаниями о прошлых неудачах и поражениях в самых разных ситуациях. Эти представления предрасполагают к дезадаптивной и опасной для здоровья «реакции капитуляции». Такое состояние, не имеющее рациональной основы, не устраняется даже с прекращением актуального стресса (т.е. со сдачей экзаменов), ибо затрагивает глубокие личностные комплексы и требует для своей компенсации включения защитных механизмов. Быстрый сон как раз и входит в систему таких защитных механизмов [14], [16], [17], [27], [31], [32].
Другое исследование было произведено В.С. Ротенбергом и В.В. Аршавским на спортсменах [16]–[18]. Полисомнография производилась за несколько дней до спортивных состязаний и непосредственно после их завершения. Были выделены три группы спортсменов: 1) те, кто был в команде, выигравшей соревнование; 2) те, кто был в проигравшей команде, и воспринял поражение очень болезненно, как личную неудачу; 3) те, кто довольно спокойно отнеслись к поражению своей команды. Быстрый сон занял больше времени по сравнению с контрольным уровнем до состязаний только у представителей второй группы, психологически травмированной поражением. Это – неадаптивное эмоциональное напряжение, ибо игра уже сыграна и переиграть ее нельзя. Оно требует для своей компенсации полноценного сна с высокой представленностью фазы быстрого сна.
Однако эмоциональное напряжение может быть так сильно выражено, что само по себе нарушает компенсаторные механизмы сна, необходимые для его ослабления (например, приводя к пробуждениям из быстрого сна или провоцируя в нем сновидения с тем же чувством беспомощности, которое характеризует само эмоциональное состояние в бодрствовании). Это особенно вероятно в тех случаях, когда механизмы быстрого сна по каким-либо причинам функционально неполноценны. При этом эмоциональное напряжение не снимается сном, а ведет к ухудшению сна, к учащению пробуждений из всех стадий сна, к тяжелым просоночным состояниям. Формируется порочный круг, когда стресс вызывает нарушения сна, а они в свою очередь углубляют стресс, ибо нарушены механизмы сна, компенсирующие его [10]. Глубокий медленноволновый сон (дельта-сон) при этом подавляется или нарушается еще больше, чем быстрый. В.С. Ротенберг и В.В. Аршавский [32] предложили использовать показатель структуры сна, который характеризует качество эмоционального напряжения, связанного со стрессом: отношение быстрого сна к медленноволновому сну в двух первых циклах. У здоровых людей вне стресса этот показатель обычно низок, ибо быстрый сон минимально представлен в двух первых циклах, а медленноволновый сон, наоборот, концентрируется именно в них. Этот показатель делает незначимым абсолютную длительность дельта-сна и быстрого сна: даже если неадаптивная тревога уменьшает (вместо того чтобы увеличить) представленность быстрого сна в первых циклах за счет его качественного ухудшения и учащения пробуждений от него, она еще больше редуцирует дельта-сон и отношение быстрого сна к дельта-сну в любом случае остается повышенным. Так, у депрессивных больных этот показатель был 1,9, у пациентов с невротической тревогой – 0,8, у студентов с неадекватной эмоциональной реакцией на экзаменационный стресс – 0,72, у студентов с адаптивной реакцией – 0,41, у здоровых вне стресса – 0,54.
Р.С. Лазарус описал неадаптивное эмоциональное напряжение при стрессе [23], [24]. А. Саде с соавт. [33] показали, что у студентов в период стресса такое сочетание обусловливает сокращение сна, а состояние, при котором человек ориентирован на решение проблем (а не на эмоциональное реагирование), более адекватное сочетается с удлинением сна – подчеркиваем, именно в ситуации стресса с тяжелыми его переживаниями. Эти выводы подтверждены данными ([20], [26]) о сокращении сна у субъектов с эмоционально-напряженным состоянием ([20], [26]), которое может быть признаком нарушения адаптации при высокой эмоциональной нагрузке и неэффективной попытке справиться с ней, и соответствуют данным, свидетельствующим о неэффективности эмоционального реагирования в стрессовых ситуациях [25].
Необходимо подчеркнуть, что инсомния, сопровождающаяся многими жалобами (на сонливость, эмоциональное напряжение, нарушение внимания) во время бодрствования, не имеет ничего общего с нормальным сном так называемых мало спящих, не жалующихся на сон и обычно чрезвычайно активных и успешно действующих в период бодрствования [18]. С.М. Морин и соавт. [26] также подтверждают, что повышенная тревожность и высокий уровень бодрствования (arousal) связаны с эмоциональным реагированием и инсомнией.
В то же время общий уровень тревожности (фактор F1 в тесте Р. Кеттелла) – это стабильная характеристика личности, и по результатам исследований А.М. Гончаренко и соавт. (см. [27]) она не соответствует дезадаптивной тревоге. Треть студентов в этих исследованиях имела низкий или умеренный уровень этого фактора (группа А), а у остальных студентов он был повышен (группа Б). Деление на эти группы производилось безотносительно к тому, какой была реакция студентов на стресс – адаптивной или неадаптивной. По сравнению с группой А в группе Б удельный вес быстрого сна на протяжении всего времени вне стресса был ниже, чем в группе А, а после экзаменов выявилось увеличение длительности быстрого сна, хотя и в этом случае удельный вес не превышал таковой в группе А и был ниже, чем у тех описанных выше студентов, у которых после экзамена по физиологическим показателям сохранялось высокое эмоциональное напряжение. Таким образом, фактор F1 отражает скорее высокую сензитивность, и у лиц, которым она присуща, функциональная система быстрого сна достаточно гибка и обеспечивает увеличение или уменьшение этой стадии в зависимости от конкретной реакции на стрессовую ситуацию. В частности, у них выражен «эффект первой ночи» исследования в незнакомой ситуации лаборатории, проявляющийся в увеличении латентного периода сна вообще и быстрого сна в частности, уменьшении представленности последнего и учащении пробуждений – как следствие повышения уровня бодрствования в новых непривычных условиях. Это нормальная реакция здоровых людей на стресс, который возникает при попадании в новые условия, вызывает мобилизацию и усиление ориентировочной реакции. При этом, в отличие от реакции капитуляции и неадаптивной тревоги, потребность организма в быстром сне часто снижается.
Стрессогенные условия жизнедеятельности могут обусловливать учащение пробуждений из стадии быстрого сна. По-видимому, об этом свидетельствуют исследования, проведенные на наземном имитаторе межпланетного корабля – в квартире-центрифуге [8], при многосуточном медленном вращении испытуемых [3], [5], [6]. «Глубина сна при этом сначала нарастала, а затем быстро уменьшалась, сон становился поверхностным, с частыми пробуждениями. Но при каждом пробуждении испытуемые чувствовали себя совершенно проснувшимися (хотя и были готовы немедленно заснуть опять) и утром чувствовали себя выспавшимися и помнили до 6–8 ночных сновидений» [6; 287]. Эти воспоминания отличались яркостью образов, эмоциональностью переживаний, сновидения порой были цветными.
Такое сочетание частых пробуждений с многочисленными сновидениями и с ощущением бодрости после каждого пробуждения и в утренние часы с достоверностью свидетельствует о том, что пробуждения происходили в фазе быстрого сна. Именно такие пробуждения, представляющие собой как бы естественное завершение ночного цикла, сопровождались ощущением полноценного сна [30]. Их наличие именно свидетельствует о благополучии адаптивных механизмов у тренирующихся для космических полетов испытуемых. При пробуждении в других стадиях сна субъективные ощущения тяжелее, и даже после длительного медленноволнового сна не возникает ощущения бодрости и ощущения того, что сон был глубоким; как правило, не бывает и отчетов о сновидениях.
Вероятно, в связи с этим ночью во время кратких пробуждений испытуемые были совершенно спокойны. У них не было негативных либо, напротив, позитивных эмоциональных переживаний. Об этом свидетельствовали отчеты испытуемых как после окончания сна по утрам, так и непосредственно во время кратких ночных пробуждений. Возможно, именно поэтому во время ночных пробуждений испытуемые были совершенно спокойны и адаптивные механизмы, обеспечивавшие пробуждения в самые оптимальные периоды сна (по завершении сонного цикла), работали нормально. Не исключено, что при этом несколько уменьшалась общая длительность быстрого сна (во время которого происходили пробуждения), ибо потребность в нем при таких обстоятельствах не повышена и избыточной нагрузки на него нет.
Если функциональная нагрузка на систему быстрого сна превышает естественные ресурсы, эмоциональное напряжение, сопровождающееся повышением уровня бодрствования, нарушает всю структуру сна, включая быстрый сон.
Исследования влияния стресса на сон при подготовке и проведении космических полетов, а также в клинических условиях подтвердили, дополнили и во многом объяснили результаты наших опытов в наземном имитаторе космического корабля. Были изучены нейрофизиологические аспекты стрессо-реактивности и разработана концепция «схемы сна», исследован сон при стрессе у людей, изолированных в замкнутом пространстве, при напряженном ожидании опасности и др. Однако, пытаясь понять сущность механизмов сна, исследователи констатировали, что «внутренняя организация этих механизмов сложна и не изучена» [7; 80].
Особо отметим, что состояние дистресса возникало в условиях многосуточного вращения из-за «укачивания, укручивания», при отсутствии эмоциональных негативных нагрузок, тревог, страха, огорчений, обид и т.п. Можно полагать, что эти неоднократные пробуждения возникали после завершения каждого периода сна, а периоды становились короче.
Один из авторов данной статьи (В.С. Ротенберг) изучал структуру сна параллельно с психологическим исследованием личности (с помощью MMPI) у здоровых людей и у пациентов с невротической тревогой и депрессией [28]. Показатели шкал MMPI, отражающих невротические расстройства (ипохондрия, тревога-депрессия, истерия), были разделены на три группы: 1) ниже 65 Т (низкие показатели), 2) от 65 Т до 74 Т (умеренные) и 3) выше 75 Т (высокие показатели). Самый низкий процент быстрого сна (менее 15%) реже всего встречался в группе 3 при ведущем подъеме на шкале депрессии, а самый высокий (процент быстрого сна больше 25%) – у всех членов группы 2 при ведущей шкале депрессии (т.е. до 74 Т). Однако когда ведущая шкала депрессии превышала 75 Т (группа 3), максимальные значения быстрого сна встречались относительно редко (17%). Это исследование показывает нелинейную зависимость между неадаптивным эмоциональным напряжением (тревога-депрессия) и представленностью быстрого сна.
Если задачей быстрого сна, как мы предполагаем, является компенсация неадаптивного эмоционального напряжения и его снижение, то увеличение удельного веса быстрого сна у лиц с умеренно выраженной тревогой-депрессией – не только результат этого состояния, но одновременно и причина, по которой это состояние не достигает своих максимальных значений до тех пор, пока сам быстрый сон функционально сохранен. Умеренное повышение по шкале тревоги-депрессии отражает высокую сензитивность, которая присутствует у так называемых долго спящих, характеризующихся высокой представленностью быстрого сна [18]. Они засыпают в состоянии умеренно выраженного неадаптивного эмоционального напряжения (как те студенты, у которых это состояние сохранялось после экзамена), и сон, насыщенный быстрым сном, помогает им это напряжение снять. Следовательно, избыточное эмоциональное напряжение в условиях долговременного стресса означает функциональную неполноценность быстрого сна, не способного справиться с этим напряжением.
Эта функциональная неполноценность проявляется прежде всего в изменении его качественных характеристик и только во вторую очередь – в сокращении его длительности вследствие пробуждений. В некоторых случаях процент быстрого сна может быть увеличен, но это не помогает снять эмоциональное напряжение, если качество быстрого сна неполноценно. Неполноценность проявляется прежде всего уменьшением отчетов о сновидениях при пробуждении из быстрого сна. Например, при затруднениях со сном, часто связанных со стрессом [19], отчет о сновидениях встречается менее чем в 60% случаев всех пробуждений из быстрого сна [10], тогда как у здоровых сензитивных субъектов эти отчеты встречаются в 85% пробуждений из быстрого сна. Их психическая активность в сновидениях растет одновременно с увеличением чувствительности к жизненным событиям, оцениваемым как вызывающие стресс. Сновидения высокосензитивных людей содержат больше образов, они более живые, в них больше активных действий, чем у несензитивных.
Таким образом, у здоровых людей увеличение эмоциональной реактивности до определенного предела сопровождается интенсификацией способности запечатлять сны, которая предотвращает дальнейший рост неадаптивного эмоционального напряжения. У пациентов с эмоциональными нарушениями эта психическая активность в сновидениях снижена, что отражает функциональную неэффективность быстрого сна [10]. Только у здоровых испытуемых интенсивность быстрых движений глаз в быстром сне коррелирует со степенью активного участия субъекта в сюжете своих сновидений, а у больных она коррелирует с выраженностью отрицательных эмоций в сюжете сновидений [29].
К. Фуллер и соавт. [15] показали, что высокотревожные субъекты обнаруживают снижение эффективности сна, нарушение его целостности. Они дольше засыпают, у них реже фиксируется медленноволновый сон, они чаще пробуждаются в первой половине ночи. У 74% плохо спящих расстройства сна начались с переживания жизненного стресса [19].
Типичное для стресса нарушение сна – это появление так называемых парасомний: ночных кошмаров, лунатизма и вообще повышенной двигательной активности в просоночных состояниях, спутанности сознания при пробуждении. В отличие от сновидений, все эти явления происходят в медленноволновом сне, что создает диссонанс между эмоциональной активностью и состоянием мозга, к такой активности не готовым. Поэтому парасомнии субъективно переносятся хуже, чем даже устрашающие сновидения.
Во время «чеченских войн» в 1995– 2000 гг. один из авторов данной статьи (Л.А. Китаев-Смык) наблюдал различные психологические состояния при боевом стрессе [4]. Изучались и купировались стрессогенные просоночные состояния у российских военнослужащих, участвовавших в боях, у журналистов-стрингеров и мирного населения, проживавшего на территории боевых действий. В результате он выделил два разных типа опасных парасомний при ночных пробуждениях (просоночный стресс): сопровождавшиеся (А) стеническими эмоциями и (Б) астеническими эмоциями. При типе А человек вскакивал, убежденный, что (а) ему надо спасаться, бежать, ибо в помещение сейчас ворвутся враги, или (б) для него опасен кто-то из находящихся рядом людей. Этот вариант парасомний может сопровождаться агрессивными действиями, он представляет со бой смесь из ночного кошмара и активного поведения в просоночном состоянии.
При типе Б во время парасомнического состояния человек переживает горе, отчаяние, чувство беспомощности, испытывает мучительное ощущение как бы дрожи в груди или во всем теле. И текущее состояние, и события ближайшего прошлого кажутся непереносимыми. При этом могут проявляться интенции к самоубийству, возрастать артериальное давление и частота сердцебиения. В сущности это тот же ночной кошмар, но без активной на него реакции. Это состояние может быть названо панической атакой, оно может вызвать страх засыпания. Во многих случаях было замечено, что состоянию мучительного просоночного стресса предшествовало эмоционально индифферентное или даже приятное сновидение.
Психотерапевтические действия при тяжелых эмоциональных переживаниях во время и после сна многовариантны. Общей должна быть следующая этапность купирования просоночного стресса.

1. Надо демонстративно и «искренне» разделить с проснувшимся его страхи, тревоги, опасения, даже как бы поддержать их и вместе с ним готовить «спасение»: побег, сокрытие улик либо подготовку к обороне и т.п. Этим достигается доверие страдающего просоночным стрессом психотерапевту. Заметим, что при просоночном стрессе поначалу не нужно успокаивать проснувшегося, не следует убеждать его, что плохой сон ему только приснился (напротив, при простых инсомниях человека, взволнованного кошмарным сном, можно и нужно успокаивать).
2. Необходимо вместе с проснувшимся выйти из дома на городские (сельские и т.п.) улицы; а если он в военном лагере, то – из казармы, палатки. Так достигается контакт самоосознания с обширным внешним пространством. Это минимизирует квазиопасность, создающую просоночный стресс.
3. Надо начинать общение с другими людьми: с продавцами ночного магазина, случайными прохожими, а в воинской части – с дежурным радистом и другими. Так осуществляется контакт с социальным миром и минимизируется возможность появления страха.
4. Следует непринужденно заговорить с человеком, все еще находящимся в состоянии просоночного стресса, о членах его семьи, о давних событиях жизни, т.е. создать контакт с «макровременем».
5. В завершение следует заговорить о программе действий в ближайшие часы, минуты, т.е. создать контакт с текущим временем.
6. Надо вернуть проснувшегося в помещение, чтобы он лег спать до следующего пробуждения в состоянии парасомнии.

Об особенностях сна при стрессе писал Г.С. Салливан: «Когда мы спим, мы испытываем некоторый недостаток защитных операций, поскольку обязательным условием самого погружения в сон является уверенность человека в том, что его самооценке ничто не угрожает. При наличии сильной тревоги сон практически невозможен, хотя когда накапливающаяся у человека усталость достигает определенного уровня, он уже не может сопротивляться сну; в этом случае сон протекает в порядке чередования коротких периодов глубокого сна и сравнительно протяженных стадий легкой дремоты, которую, строго говоря, трудно отличить от состояния бодрствования» [11; 300].
Описанные выше феномены просоночного стресса у людей, бесстрашных в дневное время, можно анализировать с учетом концепции о «панических атаках в цикле сон–бодрствование» [1]. Пробуждающиеся из-за панической атаки люди испытывают страх в 99,2% случаях, а при таких атаках днем – лишь в 63,3%. Ночные страхи больше свойственны мужчинам. Для дневных панических атак более характерны функционально-неврологические про явления: «ком в горле», нарушения речи, временные параличи. У людей с дневными паническими атаками отмечены депрессивные явления, а с ночными – повышенная тревожность. Панические атаки способствуют возникновению агорафобии (боязнь открытых пространств) и фобии сна (боязнь засыпания), нарушают нормальные соотношения всех фаз сна. Причинами панических атак могут стать и текущий стресс жизни, и психические травмы детства.
Интересен (и неясен) феномен преодоления (исчерпания?) «кризиса кошмарного сна». Опишем такие случаи.
Профессор В. на протяжении нескольких лет просыпался по ночам из-за кошмарного сна. Снилось назревание позорной ситуации на заседании ученого совета. В. не решался этому противостоять и просыпался с мучительным ощущением вины и несостоятельности. Однажды сон «продолжился» наяву, и В. решительным действием прекратил развитие нежелательной для него ситуации. В дальнейшем этот сон не повторялся.
Профессор-психиатр Б.Д. Цыганков сообщал о случае тяжелого посттравматического расстройства (ПТСР) у ветерана афганской войны, осложненного повторяющимся ночным кошмарным сном. Ветерану снится рукопашный бой. К нему приближается моджахед, готовый выстрелить. Ветеран прицеливается в моджахеда и... просыпается с ощущением, что он «убит моджахедом и теперь живет после смерти». Кошмарный сон повторялся почти еженощно, усугубляя невротические расстройства. Но однажды во сне случилось его «продолжение»: ветеран успел выстрелить раньше моджахеда и убил его. Из трупа врага текла кровь. После этого кошмарный сон больше не повторялся, лечение ПТСР стало более успешным [13].
Нынешних научных знаний о сне недостаточно для понимания психологической сущности описанного выше феномена. И все же можно полагать, что пробуждение с ощущением кошмара из-за приснившейся опасности — результат проникновения в сознание реакции капитуляции. Это случается при функциональной недостаточности системы быстрого сна, которая должна восстанавливать способность к активному поисковому поведению. Однако благодаря совершенствованию адаптивных функций быстрого сна наступает «прорыв» в победное завершение сна («триумфальное сновидение»), а это стирает саму возможность проникновения в сновидение реакции капитуляции. Заметим, что при дальнейшем участии в реальных боевых операциях у военнослужащих были возможны новые сюжеты сновидений с трагическим завершением.
Более загадочны психофизиологические механизмы «прорыва» в безвозвратно катастрофическую завершенность кошмарного сновидения.
Восемнадцатилетнему Н. с раннего детства снилось: он все стремительнее несется в нависшую над ним бездну. В ней он «будет жутко отвергнут от всего земного в кошмаре смерти». Пробуждался он в страхе, но с чувством, что спасся. Однажды сон «продолжился»: снилось, что Н. «был оторван от земного бытия, сгинул, исчез». В этот раз он пробудился впервые в состоянии крайней подавленности, ощущая, что стал иным, что «живет уже с мертвой душой, и тело не прежнее – омертвевшее». Такое состояние сохранялось недели, месяцы. У Н. изменился характер: несколько утратилась живость поведения, появились жалобы на депрессивные переживания.
Анализируя феномен сновидений при стрессе, Г.В. Ковров и А.М. Вейн писали: «…сложность понимания данной проблемы заключается в том, что исследователи, как правило, сталкиваются только с отчетами о сновидениях, а не с самим процессом… Провести однозначную параллель между феноменологией сна и самим сновидением, которое становится “доступным“ только после окончательного пробуждения, не представляется сегодня полностью возможным» [7; 60].
Интересно замечание выдающегося мыслителя и исследователя Н.Я. Пэрна о сне: «Наблюдения показывают, что сон проявляется как особое стремление, как особый позыв. <…> Из этого видно, что стремление ко сну – не нечто пассивное, а нечто активное, т.е. организм не подпадает сну, как он подпадает бессилию, а деятельно устремляется к нему, как некоему делу. Не внешние причины толкают его роковым образом ко сну, а внутреннее стремление заставляет его переходить в это “иное состояние”» [9; 32]. Суждение Н.Я. Пэрна основано не только на результатах лабораторных опытов и клинических наблюдений. Он проводил свои изыскания и на фронтах Первой мировой войны. Будучи военным врачом, он обращал внимание на то, что позднее было названо боевым стрессом. И все же его суждения не бесспорны. В них важно указание на то, что состояние перехода ко сну может быть в чем-то сходно с особой активной формой стресса и с оргастическими признаками сексуального эустресса. В какое же «иное состояние» переходит человек, засыпая? Ответу посвящено множество научных изысканий, отсылаем к ним читателя. Здесь же обратим внимание на то, что выдающийся ученый-естествоиспытатель и богослов П. Флоренский указывал, что мир горний и мир дольний соприкасаются только во снах [12].
На основании вышеизложенного можно сделать следующие выводы.

1. Изменения сна в экстремальных условиях жизнедеятельности отражают компенсаторно-адаптивную перестройку психологических и психофизиологических систем. При этом увеличение быстрого сна при его качественной полноценности свидетельствует об адаптивном влиянии сна. Отношение быстрого сна к дельта-сну (в двух первых циклах сна) позволяет дифференцировать адаптивное и дезадаптивное эмоциональное напряжение как реакцию на стресс.
2. Нарушения ночного сна — важнейший компонент посттравматических стрессовых расстройств – нередко осложнены «паническими атаками» и просоночным стрессом (паросомниями), увеличивающими невротизацию личности. При этом возможны суицидальные тенденции или неспровоцированная агрессия. Купированию просоночного стресса способствует постепенное расширение контактов самоосознания проснувшегося с окружающим социумом, пространством и временем. Целесообразны дальнейшие исследования феномена «прорыва» либо в триумфальную, либо в безвозвратно-катастрофическую завершенность сновидения. 

1. Башмаков М.Ю. и др. Панические атаки в цикле сон–бодрствование / М.Ю. Башмаков, Г.М. Дюкова, В.Л. Голубев, А. Т. Столярова, В. Н. Тушер // Расстройства сна / Под ред. Ю.А. Александровского, А.М. Вейна. СПб.: МИА, 1995. С. 21–29.
2. Гончаренко А.М., Шахнарович В.М., Ротенберг В.С. Изменения сна при разных типах реагирования на эмоциональный стресс // Журн. высш. нервн. деятельн. 1977. № 27. С. 837–844.
3. Китаев-Смык Л.А. Психология стресса. М.: Наука, 1983.
4. Китаев-Смык Л.А. Стресс войны. Фронтовые наблюдения врача-психолога. М.: РИК, 2001.
5. Китаев-Смык Л.А. и др. Динамика симптомокомплекса «укачивания» в процессе адаптации к длительному вращению / Л.А. Китаев-Смык, Р.Р. Галле, Л.Н. Гаврилова, Л.Г. Елкина, Б.В. Устюшин // Космическая биология и авиакосмическая медицина: Мат-лы Всесоюз. конф. Т. 2 / Под ред. О.Г. Газенко. М.; Калуга, 1972. С. 197–199.
6. Китаев-Смык Л.А. и др. Клинико-физиологические исследования при длительном (до трех суток) действии на организм человека ускорений малых величин / Л.А. Китаев-Смык, Р.Р. Галле, А.М. Клочков, Л.Н. Гаврилова, Б.В. Устюшин, Э.И. Хелемский, В.А. Бирюков, Б.Х. Мухин, Л.И. Фролова // Тр. 3-й конф. по авиац. и косм. медицине / Под ред. О.Г. Газенко. М., 1969. Т. 1. С. 286—288.
7. Ковров Г.В., Вейн А.М. Стресс и сон у человека. М.: Нейро-медиа, 2004.
8. Конюхов Е.М. и др. Автор. свид. 187931 (СССР) Устройство для исследования влияния на человека условий длительности вращения и ускорения Кориолиса. Приоритет от 2 июля 1965 г. / Е.М. Конюхов, М.Е. Болоцких, Л.А. Китаев-Смык, В.П. Воскресенский, Н.В. Соловьев, Г.М. Мурашкевич, В.Г. Шестаков, 1965.
9. Пэрна Н.Я. Ритм жизни и творчества. Л.; М.: Петроград, 1925.
10. Ротенберг В.С. Адаптивная функция сна. М.: Наука, 1982.
11. Салливан Г.С. Интерперсональная терапия в психиатрии. М.: КСП; СПб.: Ювента, 1999.
12. Флоренский П.А. Иконостас // Богословские труды. Т. 9. М., 1972. С. 83–148.
13. Цыганков Б.Д., Тюнева А.И., Бэлин А.И. Психические расстройства жертв насилия и их медико-психологическая коррекция. М.: Медицина, 2006.
14. Cartwright R.D., Monroe L.J., Palmer C. Individual differences in response to REM deprivation // Archives of General Psychiatry. 1967. N16. P. 297–302.
15. Fuller K.H. et al. Generalized anxiety and sleep architecture: A polysomnographic investigation // Sleep. 1997. N 20. P. 370–376.
16. Greenberg R. et al. The effects of REM deprivation: Implications for a theory of the psychological function of dreaming // Brit. J. Medical Psychol. 1970. N 43. P. 1–11.
17. Greenberg R., Pillard R., Pearlman Ch. The effect of dream (Stage REM) deprivation on adaptation to stress // Psychosomatic Medicine. 1972. N 34. P. 257–262.
18. Hartmann E. The functions of sleep. New Haven; L.: Yale Univ. Press, 1973.
19. Healey E.S. et al. Onset of insomnia: Role of lifestress events // Psychosomatic Medicine. 1981. N 43. P. 439–451.
20. Hicks R.A., Marical C.M., Conti P.A. Coping with a major stressor: Differences between habitual short and long sleepers // Percept. and Motor Skills. 1991. N 72. P. 631–636.
21. Holdstock T.L., Verschoor G.J. Student sleep patterns before, during and after an examination period // South African J. of Psychol. 1974. N 4. P. 16–24.
22. Knowless J., Beaumaster E., MacLean A. The sleep of skydivers: A study of stress // Second International Sleep Research Congress, Edinburgh, 1975. P. 119.
23. Lazarus R. Emotion and adaptation. N.Y.: Oxford Univ. Press, 1991.
24. Lazarus R.S., Folkman S. Stress, appraisal and coping. N.Y.: Springer, 1984.
25. Martelli M.F. et al. Stress management in the health care setting: Matching interventions with patient coping styles // J. Consult. and Clin. Psychol. 1987. N 55. P. 201–207.
26. Morin C.M., Rodrigue S., Ivers H. Role of stress, arousal and coping skills in primary insomnia // Psychosomatic Medicine. 2003. N 65. P. 259–267.
27. Rotenberg V.S. Functional deficiency of REM sleep and its role in the pathogenesis of neurotic and psychosomatic disturbances // Pavlovian J. of Biolog. Sci. 1988. N 23. P. 1–3.
28. Rotenberg V.S. Search activity in the context of psychosomatic disturbances, of brain monoamines and REM sleep function // Pavlovian J. of Biolog. Sci. 1984. N 10. P. 1–15.
29. Rotenberg V.S. The estimation of sleep quality in different stages and cycles of sleep // J. of Sleep Res. 1993. N 2. P. 17–20.
30. Rotenberg V.S. The nature of the non-linear relationship between the individual’s present psychic state and his sleep structure // Dynamic Psychiatry. 1986. N 101. P. 516–524.
31. Rotenberg V.S. The psychophysiology of REM sleep in relation to mechanisms of psychiatric disorders // Golbin A.Z., Kravitz H.M., Keith L.G. (eds). Sleep psychiatry. L.; N.Y.: Taylor & Francis, 2004. P. 35–64.
32. Rotenberg V.S., Arshavsky V.V. REM sleep, stress and search activity // Waking and Sleeping. 1979. N 3. P. 235–244.
33. Sadeh A., Keinan G., Daon K. Effects of stress on sleep: The moderating role of coping style // Health Psychol. 2004. N 23. P. 542–545.